фанфик про Кендзи. Продолжение (ч. 2)

[kenshin-gumi]

Название:Гигант и львенок
Автор: не помню, но найду. Фанфик из старых запасов.
Перевод-Himura_K
Краткое содержание: "Дети-цветы жизни"
Часть 2
Действующие лица - семейство Химура, Хико Сейджуро XIII и другие
[

Мисао хихикнула, глядя на озабоченное лицо Каору, и втайне порадовалась, что не ей придется отмывать этого ребенка. Привилегия тетушки – дарить подарки, угощать сладостями и позволять то, что нельзя. А отдуваться за это будут родители.
Смеясь, она направилась к двери в Аойю, но тут дверь сама с силой растворилась, едва не сбив ее на землю. А затем ее заключили в такие крепкие объятия. что выбили из нее весь дух.
- Ты вернулась! Мы скучали по тебе, Мисао! – закричал Окина, сжимая ее еще крепче.
Мисао наконец удалось сделать вдох:
- Дедуля, меня не было всего два часа, старый ты хрыч! – она задергалась, пытаясь освободиться

Яхико вытаращил глаза и прошептал на ухо Кеншину :
- По-моему, этот старикашка совершенно не изменился

Окина поправил кимоно и повернулся к гостям, широко раскинув руки.
- Добро пожаловать в гости, дорогие друзья! Мы так давно не виделись!
Улыбаясь от уха до уха, он оглядел всех гостей. и наконец, его взгляд остановился на Кендзи:
- А это кто такой у нас?

Мисао дернула его за рукав и тихо предупредила:
- Дед, лучше не трогай его, - и потянула вниз свой воротник, дабы показать результат их первой встречи.
Окина удивленно вытаращил глаза, подошел к малышу, который на этот раз вцепился мертвой хваткой в отцовские хакама, и присел возле него на корточки.
- Кто же это может быть? - умильным голосом спросил он, - Неужели мини –Химура-сан?

Кеншин улыбнулся и погладил сына по голове:
- Это мой сын, Химура Кендзи.
- Это же очевидно, - сообщил Окина, - вы совсем одинаковые.. ну вот разве что ты почище будешь.
Все засмеялись – кроме Кендзи, который, весь в шоколаде, стоял, насупившись, и не мог понять, чего это взрослые так веселятся.
-Мисао дала ему шоколадку, - объяснила Каору, - И теперь, боюсь, его срочно придется искупать.
- Дети есть дети. – сказал Окина,- Вот Мисао, к примеру, приходилось мыть по три раза на дню, когда она была в этом возрасте.
Он ухмыльнулся и добавил:
- Сейчас-то уже хватает двух раз. И мы надеемся, что она когда-нибудь дорастет до того, чтобы мыться всего раз в день.
Все снова засмеялись, а Мисао сжала кулаки и проворчала:
- Ну да. очень смешно!

**********

Вечер надвигался на Киото. Последние лучи солнца медленно гасли за домами. Запахи готовящегося ужина витали над Аойей.
Каору острейшим ножом резала овощи, поскольку ей запретили прикасаться к другим блюдам. Но она не стала возмущаться, а просто весело болтала с Мисао, которая тем временем помешивала что-то в кастрюле.
Во дворе Яхико начал свою ежедневную тренировку, а Кеншин затеял с сыном игру в салочки.
Окина и прочие члены Онивабан, кроме Аоши, собрались на крыльце, подбадривая маленького Кендзи, который тщетно пытался поймать отца. Они заливались смехом всякий раз, когда Кеншин, используя свою «божественную скорость, исчезал из поля зрения сына, чтобы неожиданно появиться у него за спиной и пощекотать его.
Каору слушала этот веселый шум, и ей все больше и больше хотелось поучаствовать в общей забаве. Или хотя бы посмотреть. Поэтому она стремительно разделалась с кучей овощей и сбежала. Она встала возле двери, и весь двор оказался у нее как на ладони.
Ей очень нравилось смотреть, как Кеншин играет с детьми – с тех самых пор, как он поселился в ее додзе. Она сама не знала почему - возможно, ее восхищало то, что человек, который считался настолько опасным, так радостно играет в глупые детские игры. Она уже убедилась, что он совершенно искренне участвует в ребячьих забавах, и не чувствует и тени смущения, если это видят окружающие. Любой взрослый мужчина, будучи пойман за подобным занятием, сгорел бы со стыда. Но только не Кеншин.

Он с истинным удовольствием кидал мячик, пускал пузыри, лепил куличики и даже бегал на четвереньках. И все это с дурацкой и совершенно счастливой улыбкой.
«Наверное, он так наверстывает упущенное, - подумала Каору, - ведь у него толком и детства-то не было»
Кеншин практически никогда не вспоминал свое раннее детство, до того, он как стал учеником Хико Сейджуро.
Зато рассказывал ей, что дети его всегда любили, даже в те времена, когда он был Хитокири Баттосаем, они вечно ходили за ним хвостом и просили с ними поиграть. Даже тогда он им не отказывал, хотя Каору было очень сложно представить «темную половину» Кеншина в обществе маленьких детей. Впрочем, она верила ему на слово – в конце концов, он и тогда был все тем же человеком, которому нравились простые, мирные и невинные вещи.

«Говорят, что дети чувствуют истинную сущность человека», - подумала она, и улыбнулась, вспомнив двух маленьких девочек, оставшихся в Токио. Аяме и Сузуми взяли Кеншина «в братья» в тот момент, когда он впервые переступил порог Камия-додзе. Они его обожали, всюду ходили за ним, постоянно заставляли принимать участие в своих девчачьих играх. Он никогда не отказывался, и так заботился о них, как будто это были его собственные дети. Девочки безоговорочно доверяли ему, и понимали его, пожалуй, получше, чем многие взрослые.

А связь между Кеншином и Кендзи была вообще чем-то уникальным. Кеншин словно всякий раз оживал душой, когда брал на руки сына или играл с ним. Они были неразлучны, связаны не только кровным родством, но душой и сердцем. И, странное дело, как бы мал Кендзи ни был, он уже понимал это, умел безошибочно чувствовать настроение отца, и всегда оказывался рядом, когда того одолевали плохие воспоминания. Каору иногда немного завидовала, но понимала, до какой степени они нужны друг другу…Пожалуй, Кеншин даже больше нуждался в Кендзи, чем сын в нем.

Во дворе тем временем Кеншин снова исчез из виду, но на этот раз спрятался в тени сарая, оставив сына стоять посреди двора с растерянным видом. Однако, Кендзи был не из тех, кто легко сдается. Он постоял еще, покрутил головой – и вдруг целеустремленно направился куда-то, глядя на что-то, видимое ему одному.
«Нет, от него ты не спрячешься», - подумала Каору.
Кендзи радостно пискнул и побежал за сарай. Потом она услышала смех Кеншина и удивленные возгласы сидевших на крыльце. В следующий момент Кеншин возник из сумерек, вместе с Кендзи, уцепившимся за его штанину, и оба при этом хохотали, как сумасшедшие.

- Я даже не знаю, что меня удивляет больше, Баттосай с ребенком, или Баттосай в мире с самим собой,- раздался у Каору за спиной низкий монотонный голос
Каору обернулась и заметила в дверях длинную темную фигуру Аоши. Его лицо оставалось бесстрастным, но он внимательно наблюдал за всем. что происходило во дворе.
Она уже давно бросила все попытки понять, что делается у этого человека в голове. Его было невозможно «прочитать», но , во всяком случае, она его не боялась. Он был хорошим, честным человеком, и на него можно было положиться в трудную минуту.
- Да, это кажется странным, - тихо ответила она, - Но он ведь заслужил это, разве не так7.

Аоши в ответ произнес нечто нечленораздельное, и они оба стали смотреть, как Кеншин, споткнувшись о Кендзи (который словно приклеился к его ноге), плюхнулся на землю. Малыш тут же вскочил на него, и принялся лупить тоненьким прутиком. который держал в руке. Кеншин закрыл лицо руками в притворном ужасе, и молил о пощаде, а Кендзи визжал от восторга, прыгая у него на животе.

- Он никогда не был хитокири в душе, - заметил Аоши, глядя на эту картину.
Каору вновь кивнула. Пусть во время войны ее муж был самым опасным хитокири Японии, но он был всего лишь орудием, рукой, держащей меч. Его сердце всегда было добрым и сострадательным, но, связанный словом чести, он попытался похоронить эту часть себя где-то глубоко внутри. Однако у него это не получилось, бремя вины и ужаса перед содеянным было тяжелее, чем могло вынести его доброе сердце. Поэтому он сам считал себя монстром, недостойным любви и сочувствия, поэтому странствовал по всей Японии, стараясь искупить свою вину.
Исцеление было трудным и долгим. Оно началось с Томоэ, его первой жены, которая показала ему луч света и надежды в кромешной тьме. А потом, после десяти лет странствий, судьба занесла его в додзе Каору, и там он, наконец, вновь научился любить и быть любимым.
А потом родился Кендзи, и жизнь Кеншина как будто началась заново.

Каору улыбнулась – Кендзи вдруг притих и широко зевнул. Он бросил свое «смертельное оружие» и опустил голову на грудь отцу, все еще лежавшему в пыли двора.
Он так устал, что у него уже не было сил не только играть, но и вообще двигаться – слишком длинным и насыщенным впечатлениями был этот день.
Кеншин приподнял голову, глянул на засыпающего сына и, все еще лежа на земле, стал поглаживать его по спине, пока тот не заснул окончательно.
Каору вновь повернулась к Аоши:
- Дети исцеляют сердце, Аоши-сан, - сказала она, заметив, что он не отрывает взгляда от отца с сыном. Ей показалось на мгновение, что в его синих глазах промелькнуло что-то необычное…зависть? сожаление? сложно было понять.
Она отвернулась, оставив Аоши наедине с его мыслями, и побежала во двор, чтобы помочь забрать ребенка в дом.
/MORE]